ГАМЛЕТ. — Как может он петь, копая могилу?!

ГОРАЦИО.- Всё дело в привычке, мой принц.

Уильям Шекспир, «Гамлет»

— Перерыв закончен! Приготовиться к съёмкам!

Зала освещена настоящими факелами — сквозняк колышет их коптящеее пламя, заставляя плясать по стенам размытые серые тени. Через плотную кожу подмёток ощущается холод каменного пола под ногами. Всё учтено, всё максимально правдоподобно, не забыта даже самая незначительная деталь — ведь через минуту миллионы зрителей, ожидающих продолжения действа в своих сенсовизорах, увидят и почувствуют всё, что вижу и чувствую я. Сенсотрансляторы дадут им возможность смаковать мои ощущения, мои эмоции, мою боль…

Время пошло.

Долой мысли о зрителях, долой всё постороннее.

Осталось двадцать секунд.

Десять.

Пять.

Три…

— Эфир!

***

— Вы проиграете этот заклад, мой принц, — осторожно-сочувственно говорит Горацио, заглядывая в глаза. Он настоящий друг, единственный, кому я ещё доверяю. Как тяжело на душе… Не из-за предстоящей дуэли, нет, — Горацио зря волнуется. Пусть Лаэрт хороший фехтовальщик, но ведь и я тренировался в последнее время как одержимый. Тогда почему же так тоскливо сжимается сердце?

— Король и королева и вся свита идут сюда!

А, вот и они… При одном только взгляде на самодовольную рожу Клавдия я ощущаю вспышку такой ярости, что на мгновение багровая тьма застилает глаза. С каждым днём всё труднее сдерживать в себе дикого зверя, который жаждет только одного — вцепиться королю в глотку, грызть хрипящее горло, рвать на части сотрясаемую агонией плоть этого мерзкого ублюдка, наслаждаться его предсмертными криками боли и ужаса… Что он говорит?

— Тебе вручаю эту руку, Гамлет!

Рука Лаэрта нехотя отвечает на моё рукопожатие. Напрасно я обидел его там, на кладбище. Упивался своим горем, не думая, сколько зла успел причинить сам — убил отца этого юноши, погубил его сестру…. Как это всё нелепо, бессмысленно, и, самое страшное, — непоправимо…

Прости меня, Офелия.

Прости меня, Лаэрт.

Выпад. Репост. Контратака. Выпад. Туше. Залп крепостных орудий за стенами. Грязный комедиант Клавдий разыгрывает родительскую гордость за мои фехтовальные успехи — приказал стрелять из пушек каждый раз, когда он пьёт за удачный выпад моей рапиры. Тварь, только что пытался послать меня на смерть, а теперь заботливо предлагает вина. Пей сам своё вино, мразь. Туше. Ещё один залп. Злоба придаёт мне ловкости или Лаэрт играет со мной в поддавки?

— Прошу вас, бейтесь в полную силу! А то мне кажется, что вы считаете меня кисейной барышней!

С какой странной ухмылкой смотрит на меня мой противник!

— Вам так кажется? Что ж, продолжим!

Выпад, парирует, выпад, теперь он наступает — действительно начал биться всерьёз. Ничего не скажешь, отлично фехтует! Что ж, поборемся. Клинки рапир стремительно выписывают длинные и короткие дуги, бьются друг о друга с коротким лязгом. Острия упорно возвращаются в одну точку, целятся прямо в глаза, ищут лазейку в обороне противника. Лаэрт молниеносным движением кисти обводит моё оружие снизу, выбрасывает вперёд руку – и я не успеваю отбить удар… На рукаве расплывается кровавое пятно. Боль резкая, жгучая, — рана настоящая, здесь всё настоящее! — запах крови ударяет в ноздри, спускает с цепи томящегося внутри зверя. В глазах Лаэрта мелькает удивление, он не успевает парировать удары, пятится, отступает…

Я выбиваю у него из рук рапиру, она со звоном падает на каменный пол.

Подбираю его оружие, кидаю своё:

— Бейся! — и продолжаю наступать.

Он дерётся теперь со мной как с настоящим врагом, изо всех сил стараясь отразить атаку. На лице его почему-то неподдельный ужас… Я не успеваю ничего обдумать — зверь, овладевший мною, жаждет крови! Удар! Ещё один! Теперь и рубаха Лаэрта окрашивается алым. Он на секунду застывает на месте, смотрит на рану, потом с криком бросается на меня…

— Разнимите их! Они забылись!

O, как я ненавижу этот омерзительный голос! C каким удовольствием, отвернувшись от противника, всадил бы клинок прямо в брюхо проклятого братоубийцы! Но что это за крики, что происходит там, рядом с троном?

О нет!

Нет!!!

Зала качается перед глазами, люди застыли группой неподвижных истуканов с бледными лицами. Сломанной куклой лежит на полу женщина в королевских одеждах, когда-то давшая мне жизнь… Подонок! Подлый отравитель! Вино в кубке, оружие Лаэрта, заботливые слова — всё обман, ловушка, всё пропитано ядом предательства!!! Ярость наконец заполняет меня целиком, выходит из берегов, мощной волной несёт прямо к цели — рапира бьёт, и бьёт, и бьёт в давно уже обмякшее тело короля… Что же пушкари не салютуют с крепостных стен моим лучшим ударам?! Или я уже не могу слышать их залпов? Но ведь слышу же я угасающий шёпот Лаэрта, понимаю горестные прощальные слова Горацио… Тело горит, боль туманит рассудок… неважно… Дух сильнее страданий, телесные муки ничто по сравнению с торжеством отмщения! А смерть… ну что же — я иду навстречу родителям, другу, любимой девушке… Всё плывёт перед глазами, сливается в одну пёструю мешанину… на секунду выхватываю взглядом овечье лицо Озрика, успеваю подумать: «Зачем я издевался над бедным придурком?» — и это оказывается моей последней мыслью…

«Дальше — тишина.»

***

Прихожу в себя в гримёрной. Противоядие ввели уже после того, как я потерял сознание — в таких случаях восстановление обычно занимает час-полтора.

— Очнулся? — продюсер прямо-таки излучает удовольствие и радость. — Это было потрясающе! Какая игра, какой фейерверк чувств! Как у тебя это получается — дозировать боль, подавлять её другими эмоциями, позволять зрителям почувствовать каждое из твоих переживаний, в то же самое время не перегружая ни одним из них! А этот последний штрих — предсмертное раскаяние в шутках над Озриком! Замечательно! Вот такие находки и отличают мастера от ремесленника! В который раз убеждаюсь — я не ошибся в тебе! Ты великий актёр!

Он с энтузиазмом трясёт мою ещё очень слабую руку и поворачивается к гримёрам:

— Когда отлежится, сгоните с него лишний жир, нарастите волосы, поменяйте их цвет на каштановый! Да, нужна также стимуляция роста волос на лице, у нового персонажа по сценарию небольшая бородка.

Он снова склоняется надо мной, широко улыбается:

— Через двадцать часов, мой милый, тебе играть главную роль в новом сенсовизионном шоу — «Распятие Христа»!